Выстрел по солнцу. Часть вторая - Александр Тихорецкий

Ленский вздрогнул, атакованный со всех сторон нетерпеливыми голосами. Ну! И чего ты ждешь? Самый подходящий момент для вступления, самый удобный, а он молчит, словно воды в рот набрав. Судьба, сама судьба идет тебе навстречу, милостиво притормозив, уступив тебе место на подножке. Так прыгай! Пользуйся случаем!

Он судорожно шарил в хаосе сознания, пытаясь выудить из мутного потока что-нибудь стоящее. Черта с два! Повсюду – одни лишь куцые, ущербные болванки, уродливые гибриды косноязычия и страха. Проклятая оторопь напрочь лишила его дара, и юноша в отчаянии закрыл лицо ладонями.

Кэти опустила голову, вернувшись к скатерти. Голос ее был тих и монотонен, словно она говорила о мелких, не значащих ничего пустяках.

– А сейчас – все кончено, быть с ним рядом я смогу только рабыней, а для меня это равносильно смерти. Он совершил больше, чем убийство, он предал меня. Поставить любовь на кон мог только совершенно ничтожный, бессердечный человек.

Усилием воли Ленский заставил себя раскрыть рот.

– Как образно и поэтично ты говоришь, – он всматривался в лицо Кэти, казавшееся ему теперь несколько бледным. Ее глаза контрастно выделялись на нем, и от этого она выглядела немного старше. – Ты училась где-нибудь?

Кэти застенчиво улыбнулась

– Я много читала, – улыбка вмиг вернула ей прежний юный облик. – Мой дедушка был типичным советским ученым, и судьба его – копия многих и многих судеб его поколения, людей, так и не сумевших найти себя в новом мире, ставших в нем почти изгоями, лишними и ненужными, чем-то вроде досадного рудимента.

От прежнего великолепия в доме только и оставалось, что кипа дипломов, грамот и патентов, альбомы фотографий, воспоминания, да еще огромная библиотека, практически полное собрание русской и зарубежной классики, так что, в десять лет я уже читала «Войну и мир» и «Пармскую обитель».

– А языки? – Ленский пытливо прищурился. – Ты, ведь, разговариваешь на английском и еще на каком-то, по-моему, из тюркской группы…

– Это фарси, – Кэти улыбнулась ему немного покровительственно. – Бабушка у меня была востоковед, так что, ничего удивительного. Вообще-то, мои старики – самая стандартная советская семья, таких тысячи. Им просто особенно не повезло…

Особенно не повезло. Что ж, в случае с везением, эмпирические исследования – не самый оправданный метод. Особенно применительно к наречию «особенно». Несчастные старики. Юноша притих, выжидая, поблескивая глазами в куполе золотистого полумрака.

Ленский вздохнул.

– Судьба, – проговорил он избитое, прислушался к самому себе.

А, черт! Ничего не выйдет. Все попытки на ходу разобраться, вычленить суть проблемы, заранее обречены. Не говоря уже о том, чтобы найти противоядие. Какое-то чувство, смутное, безотчетное, сковывало его первоначальный порыв. Его, как будто, подменили. Куда только подевались страсть, эйфория, восторженность. И, все-таки. Может, стоит попробовать? В порядке исключения, так сказать.

Он посмотрел на себя со стороны. Ну, да. Все тот же стареющий, сорокалетний ловелас, словно семнадцатилетний сопляк, рисующийся перед хорошенькой девушкой. Ну, ладно, допустим, зрелище и, в самом деле, непрезентабельное. Но, это же не мешало ему еще несколько минут назад задыхаться от любви! И потом, все это уже санкционировано, уже принято в разряд допущений. Да, и не в этом же дело. А в чем тогда, в чем?

Будто вспышкой спички, внезапное озарение мелькнуло в потемках сознания. Что? Этого не может быть! Но, как он раньше не догадался? Просто все слишком вычурно, декоративно, приторно. Как в дешевых бульварных романах. Как в мыльных операх. Неужели он позволит втянуть себя в убогую, банальную до тошноты историю с бедной сироткой, неожиданно оказавшейся принцессой?

То-то во всем этом с самого начала чувствовалось ему какое-то противоречие, какая-то скрытая, едва заметная фальшь. Почему, почему его судьба, до этого такая изобретательная, можно сказать, изощренная, на этот раз дает сбой? Почему она опускается до глупейшей, тривиальной мелодрамы?

Неожиданно Ленский почувствовал себя оскорбленным, даже униженным. Разве таким он представлял свое будущее? Ну, уж нет! Он не будет участвовать в этом дешевом фарсе! Он не может отправиться по многократно проторенному, протоптанному миллионами маршруту, выдуманному невесть когда, и невесть чьей убогой фантазией.

И, ведь, как все здорово начиналось! Фейерверки фантазии, безудержная стремительность событий, ни с чем не сравнимое ощущение края, зыбкого равновесия ускользающих из-под ног мгновений.

Но теперь, теперь! Вот, ведь, судьба! Владычица предопределенности, повелительница случайностей! Низвести все к примитивнейшей, глупейшей трехходовке, к пошлому сюсюканью! Нет, это – ни в какие ворота! Похоже на нудный финал захватывающего романа, на работу дворника, предложенную бывшему министру. Нет, пусть уж лучше ему особенно не повезет!

Эти мысли промелькнули у него в голове, оставив после себя бездумную, звенящую пустоту. Черт, еще немного, и придет, нахлынет, навалится разочарование. Ну и пусть! Лучше разочарование, чем… Чем что? Что? Ленский со злостью отмахнулся. Какая разница!

Будто со стороны он видел себя – обиженного, капризного ребенка, медленно вращающего в пальцах бокал, упрямо не поднимающего взгляд. Ему почему-то казалось, что стоит только посмотреть на Кэти, и она непременно все поймет, прочитает в его глазах все, что он прячет, прячет даже от самого себя. Прочитает и станет презирать его слабака, неудачника, попытавшегося скрыть свою перезревшую трусость под маской самолюбия, а его, в свою очередь, задрапировать полинявшими обоями мнимой, ничем теперь уже не оправданной исключительности. Старость? Старость…

– Что-то случилось? – голос Кэти прозвучал совсем близко, Ленский поднял глаза, и увидел, что она привстала, тревожно заглядывает ему в лицо.

Он заставил себя улыбнуться.

– Нет-нет, Кэти, ничего… Просто я задумался. Так бывает со мной иногда…

– Я так испугалась. – она помолчала. – А знаешь, почему все так?

Ленский оцепенел, словно воришка, застигнутый на месте. Вот, вот оно, сейчас. Кажется, синьор, вы хотели чего-то нестандартного? Милости просим!

– Почему?

Юноша закрыл лицо руками. Кэти застенчиво потупилась.

– Потому, что я до сих пор не знаю, как мне к тебе обращаться…

Он бросил на нее быстрый взгляд, сделал вид, что задумался. Господи, ну, почему же он такой идиот? Что было бы, прочитай она его мысли! Что было бы!

– Разве? Ведь, мы же знакомы.

Юноша раздвинул пальцы, бросая сквозь них настороженный взгляд.

– Да, но нас знакомил Абдул-Гамид, и это было так официально, так неестественно. Я хочу все заново! Хочу по-настоящему!

И в самом деле! Никакой фальши в ее словах…

– Солнышко! – все его недавние рассуждения, вся его подавленность и рефлексия вылетели из головы, будто пробка из бутылки с шампанским, он беспечно рассмеялся. – Конечно, зови меня по имени! Зови меня Женей. Или я так похож на старика? – что-то, все-таки, отозвалось в душе неприятным холодком, и он добавил, уже тише, глуше: – Например, на Льва Толстого с портрета?

Юноша виновато, растерянно озирался. Кэти мягко улыбнулась, погладила Ленского по руке.

– Что ты! Ты такой красивый, и имя у тебя красивое, – она внимательно смотрела на него, так, будто пытаясь рассмотреть что-то, прежде не увиденное, незамеченное. – Когда ты оставил меня одну в магазине, я только и спасалась тем, что произносила его, обращаясь к той девушке, продавщице. Представляешь, ее тоже зовут Женя. Она думала, что я ее зову, а на самом деле это я с тобой разговаривала. Я ее задергала совсем, наверно.

Знаешь, бабушка меня научила одному способу, который много раз помог мне в жизни. Хочешь, расскажу? Только не смейся. Обещаешь? Ну, вот. Она говорила: если тебе кто-нибудь неприятен, назови его именем какого-нибудь хорошего человека, неважно кого, можно даже совершенно незнакомого, например, героя из книги, и, обращаясь к своему недругу, произноси это имя и вспоминай того человека. Если так делать, непременно станет легче, и, кроме того, недруг твой будет добрей к тебе.

Ленский слушал ее, и чувство безмерной легкости неожиданно охватило его. Эта девчонка, сама того не ведая, дарила ему ушедшую, уже почти утраченную надежду. С каждым взглядом, каждым словом, она вновь возвращалась к нему, робкая, немного смущенная, будто рассохшийся сосуд, капля за каплей наполняя сердце. Внезапно ему захотелось рассмеяться, и он едва не улыбнулся, поддавшись, но бдительный взгляд Кэти вовремя напомнил ему об обещании.

– Прямо мистика какая-то. – он спрятал за иронией невольное смущение. – Когда это милая Женя, с которой ты, как мне показалось, успела подружиться, стала для тебя недругом?

Чутко ждавшая его ответа, Кэти удовлетворенно кивнула, будто преподаватель – правильному ответу ученика.